Остров Разочарования (Рисунки И. Малюкова) - Страница 119

119

— Ничего не скажешь, — заметил Смит, — достойный предок мистера Фламмери…

— Теперь понятно, почему их так волновала моя борода… Желтая борода.

— Занятно, — пробормотал Смит.

— Надеюсь, что мы еще будем иметь время и возможность продолжить обсуждение этого вопроса, — заключил с шутливой торжественностью Егорычев, — а пока нам, на мой взгляд, следовало бы перейти к проблемам сегодняшнего дня. Полагаю, например, что шкатулку следует вернуть на ее прежнее место. Возражений нет? Принято. — И он водрузил ржавую шкатулку Джошуа Пентикоста на полку меж пыльными масками и черепами. — Что же касается рукописи, то в интересах острова было бы не возвращать ее в шкатулку. Возражений нет?

— Еще попадет, упаси боже, в лапы мистеру Фламмери! Нет возражений!

— Золотые слова! А теперь, дружище, давайте потолкуем о самых насущных делах…

Они уселись с Гамлетом в сторонке, подальше от Розенкранца, и потолковали минут десять. Затем Сэмюэль Смит предложил Бобу не хлопать зря глазами, а лучше прилечь вздремнуть. Как приверженец подкрепления слов личным примером, он сам, покряхтывая от удовольствия, растянулся на нарах, подложив под голову рюкзак. Вскоре его могучий храп убедил и Боба, и Егорычева, и Розенкранца, что слово у Сэмюэля Смита никогда не расходится с делом. Этот храп лучше всяких уговоров успокоил мальчика, и он с легким сердцем последовал примеру своего однофамильца и покровителя. Утомленный переживаниями истекшего дня, заснул в своем кутке и экс-чудотворец Розенкранц Хигоат.

Часа через два Егорычев разбудил Смита и сам прикорнул на часок-другой.

Когда, по подсчетам кочегара, луна уже зашла, он поднял со сна Егорычева и осторожно, чтобы не будить лишнего свидетеля — Розенкранца, растормошил Боба.

— Тише! — погладил он мальчика по его курчавой голове. — Ты можешь говорить как можно тише?

— Могу, — прошептал Боб.

— А ты храбрый мальчик?

— Храбрый, — прошептал Боб.

— Ты понимаешь, что с нами тебе нечего бояться ничего на свете?

— Понимаю, — прошептал после некоторой паузы юный Смит. — Вы с желтобородым сэром могущественней всех колдунов на свете. Ведь правда?

— Правда, — подтвердил Егорычев. — И знаешь что? Зови меня «дядя Костя».

Он так соскучился по русской речи, что не пожалел нескольких минут на то, чтобы разучить с мальчиком эти два русских слова. Боб оказался способным учеником.

— Ты понимаешь, что мы тебя любим, потому что ты хороший, умный, храбрый парень? — продолжал Егорычев.

— Понимаю, дядя Костя.

Ни одно музыкальное произведение не доставляло никогда Егорычеву столько наслаждения, как эта коротенькая фраза.

— И что мы не желаем тебе ничего дурного?

— Да, дядя Костя.

— Ты настоящий молодец, Бобби! Мы тебе сейчас поручим одно дело, и ты спасешь свою деревню и всех остальных людей вашего острова от гибели. Ты хочешь спасти свою деревню и всех людей от страшной опасности?

— Да, дядя Костя!

— Тогда посиди одну минуту тихо и ничего не бойся!

Смит взобрался с ногами на нары и попытался ножом раздвинуть пальмовые листья, из которых выложена была крыша. Это оказалось безнадежным делом. Пришлось вырезать кусок крыши. Сквозь образовавшееся окно в хижину хлынул свежий ночной воздух. Две звезды возникли перед глазами кочегара, как два застывших в полете трассирующих снаряда. В отдалении слышался неясный говор, детский плач, блеяние коз. Мирное население Нового Вифлеема переселялось в пещеру. Над крышей задумчиво шелестели колеблемые бризом листья темных, еле приметных в густом мраке деревьев. Если хорошенько прислушаться, можно было в минуты затишья различить сонное дыхание океана.

— Там что-то происходит, — прошептал кочегар, примостив вырезанный кусок на прежнее место и придерживая его ладонью.

— Боюсь, что это пахнет войной, — сказал Егорычев. — Бобби!..

— Я здесь, дядя Костя! — тихо отозвался мальчик. После того как Смит закрыл отверстие в крыше, в хижине снова отступила кромешная темнота.

— Ты умеешь лазить по крышам?

— Умею! — отвечал мальчик с обидой в голосе. Он не ожидал подобного вопроса от людей, которые только что его так высоко оценили. — Каждый мальчик в Новом Вифлееме умеет лазить по крышам.

— Я в этом и не сомневался! — успокоил его Егорычев. — Тогда вот что… А ну-ка, давай свое ухо!..

И Егорычев, опасаясь, что их может подслушать Розенкранц, на ухо объяснил Бобу, что он должен будет сделать, когда выберется на волю.

— Все понял? — заключил Егорычев свое напутствие.

— Все, дядя Костя.

— И главное, не бойся… Значит, что ты скажешь отцу Джемсу? Мальчик повторил инструкцию Егорычева слово в слово.

— Ну, родной, — сказал Егорычев и поцеловал мальчика в лоб. — Действуй!

Подсаженный Смитом, Боб с кошачьей ловкостью выбрался наружу, неслышно соскользнул с крыши на траву, отверстие закрыли, и в Большой мужской хижине снова воцарилась душная и жаркая темень.

В начале седьмого донесся бешеный грохот барабанов, рев гигантских труб, высокий и частый звон деревянных брусьев: Новый Вифлеем после краткого молебна пошел священной войной на южные деревни.

— Сейчас, — сказал Егорычев, — попробуем произвести разведку местности.

— Кстати, барон, — вполголоса и как бы между делом осведомился Фламмери у Фремденгута, когда в пещере не было ни Мообса, ни Цератода, — почему вы забрались с этим делом в такую глушь?

— Я вас не понимаю, — ответил Фремденгут. Он действительно поначалу не разобрался в истинном смысле слов мистера Фламмери. — Что вы имеете в виду?

119