Остров Разочарования (Рисунки И. Малюкова) - Страница 50

Тут мистера Фламмери неожиданно поразила догадка. На его багровом лице отразилась сложнейшая игра чувств. Если то, что ему только что пришло в голову, на самом деле соответствует действительности, то это слишком серьезно, чтобы делиться с Цератодом. Поэтому он решил замять разговор.

— Смит, — крикнул он, — как дела с обедом?

Не трудно было догадаться, что Фламмери хочет увильнуть от дальнейшего разговора.

— Так над чем же работают сейчас на заводах Фремденгута? — спросил Цератод, чувствуя, что он очутился перед какой-то значительной тайной, но делая вид, будто вопрос этот его не очень интересует.

— А над чем, собственно, могут во время войны работать на заводах динамитного короля Третьей империи? Выполняют заказы военного ведомства.

— Мне показалось, что вам пришла в голову какая-то интересная догадка.

— Я догадался, что мне хочется обедать, — учтиво скривил свои тонкие, синие губы Фламмери, и Цератоду стало ясно, что правды ему от его собеседника не добиться.

— Отличная догадка, мистер Фламмери. Значит, обедать?

Но с обедом пришлось несколько повременить, он еще не был готов, и Егорычев, который уже успел вернуться на мыс, сейчас при закрытых дверях допрашивал в пещере Фремденгута.

Разговор шел о недостававших ящиках и лопате в чехле.

— Мало ли что может прийти в голову этим дикарям, — сказал Фремденгут, когда Егорычев сослался на свидетельство местных жителей.

— Не юлите, Фремденгут, все равно их разыщут.

— Все ящики здесь, в пещере.

— Подумайте еще. В ваших интересах сказать мне правду.

— Вы мне угрожаете?

— Меня очень интересует, куда вы девали три ящика и лопату в чехле. Островитяне утверждают, что вы их оставили где-то по ту сторону ущелья.

— Ну, согласитесь сами, какой мне смысл лгать по поводу каких-то ящиков с лентами и гвоздями?

— Ну вот, теперь хоть ясно, что в них было. Остается только вспомнить, куда вы их девали.

— Я же вам говорил, что я их никуда не девал.

— Насколько я понимаю, у вас были важные основания скрыть их местонахождение и содержимое даже от своих людей.

Фремденгут встрепенулся:

— Это вам сказал Кумахер?

— Мне это сказали островитяне. Они сказали, что три ящика и лопату в чехле вы выгрузили на берег еще до того, как ваши люди высадились на остров… А разве Кумахер может что-нибудь сказать по этому вопросу?

— Не больше меня.

— Это совсем не так мало.

Из-за двери раздался нетерпеливый голос Фламмери:

— Мистер Егорычев, пора обедать!

— Сейчас, — сказал Егорычев, — еще две минутки.

— Мы умираем с голоду, Егорычев! — крикнул из-за двери Мообс.

— Ну, так как же, Фремденгут? — спросил Егорычев.

— У меня очень болит голова.

— Хорошо, — сказал Егорычев, — отлежитесь. Пусть у вас пройдет голова. Это в ваших же интересах.

Он запер Фремденгута, вышел наружу, с наслаждением втянул в себя полную грудь свежего воздуха, пахнувшего цветами, морем, теплой, разомлевшей на солнце листвой, и сказал:

— Фу, устал, словно на мне воду возили!.. Всё! Милости прошу желающих в пещеру!

Они вошли без промедления, словно их в самом деле давно уже томила потребность уйти с лужайки в этот душный и жаркий полумрак, давая своими хмурыми лицами почувствовать Егорычеву, что они недовольны им и что (будьте уверены!) примут все меры, чтобы впредь его нелепые прихоти не мешали нормальной жизни остальных (законных, черт возьми!) обитателей пещеры.

Смит в этой игре не участвовал. Он старательно улыбался Егорычеву, но на душе у него было неуютно. Ядовитые словечки, которыми Цератод во время их вынужденного пребывания вне пещеры обменивался, возлежа на траве, с возмущенным Фламмери, оставили в сердце нашего кочегара какой-то неясный, но в высшей степени неприятный осадок.

Он запер Кумахера, помогавшего ему по поварской части, и все сели обедать. Кумахера Егорычев собирался допросить сразу после обеда.

Обедали молча, все по той или иной причине были недовольны, только Мообс пытался было развлечь компанию каким-то не очень свежим студенческим анекдотом, но понял тщету своих усилий и замолк. Если бы они только подозревали, о чем сейчас разговаривали, в темноте за дощатой дверью оба их пленных!

На подстилке, на земляном полу ворочался непривычный к столь жесткой постели майор Фремденгут. Тут же рядом, кряхтя и сопя, стаскивал с себя ботинки несколько притомившийся or стряпни и прочих хлопот фельдфебель Кумахер. Он уже успел доложить майору, что ничего особенного, достойного внимания за последний час на воле не произошло и что ефрейтор Сморке никаких признаков жизни не подает.

Потом наступило молчание, которое наконец прервал Фремденгут.

— Вообще, Кумахер, — сказал он, почесывая обросшую щетиной щеку, — вообще говоря, в интересах империи вас все-таки было бы правильней придушить.

— Помилуйте, господин майор! За что? — испугался фельдфебель.

— Боюсь, что для этого имеются достаточно серьезные основания.

— Никаких, господин майор! Уверяю вас, ровным счетом никаких!..

— Что вы там такое наболтали этому комиссару насчет первых трех ящиков?

— Я?! Комиссару?! Насчет ящиков?! Я ничего не говорил, господин майор… Я вообще отговариваюсь незнанием… Я же всего-навсего фельдфебель…

— Без истерики! Не орать! Нас могут услышать. И, к вашему сведению, господин Кумахер, фельдфебель войск СС — это не «всего-навсего», а очень много. Фюрер облек нас с вами особым доверием. В наших руках в некотором роде могущество и будущее империи…